Рапорт земского исправника об аресте Василия Шарова.
Бумажные ассигнации в Российской империи выпустили в обращение в 1769 году. Простой внешний вид и отсутствие элементов защиты немедленно вызвали волну подделок. Техника их изготовления была проста: рисунок на ассигнациях состоял из узорчатой рамки, российского герба и текста, выполненных черной краской. Для занимавшихся набойкой ткани крестьян особых сложностей в изготовлении таких подделок не возникало. А бороться с преступниками, как видно из материалов дела, о котором сегодня пойдет речь, было очень сложно.
Приманкой послужила ассигнация в 25 рублей
Владимирский губернатор князь Долгоруков основным источником «баснословного богатства» ивановских крестьян считал фальшивомонетничество. Преступников нередко задерживали, но в полицейские сети попадалась лишь «мелочь». С богатыми фабрикантами юстиция обычно не связывалась. Поскольку для изготовления фальшивок сложного инструмента не требовалось, его было легко спрятать, обыск обычно ничего не давал.
Но однажды полиции всё же улыбнулась удача. В июле 1806 года к шуйскому земскому исправнику Пожарскому, квартировавшему в Иванове, явился местный крестьянин Зубков. Он сообщил, что в питейном доме у него состоялся разговор с резчиком Шаровым. Заговорив о том, что ивановские крестьяне нажили свои капиталы «от делания фальшивых бумажек», Шаров признался, что тоже решил пойти по этому пути и просил собутыльника помочь ему в сбыте ассигнаций. Зубков дал обещание, но, зная, что «дело это весьма дурное», о разговоре донес исправнику.
Пожарский попросил Зубкова узнать у Шарова, не вырезал ли он прежде «ассигнационных досок», а изготовленную им новую доску выманить у него. Доносчик даже получил от исправника 25 рублей на оперативные расходы – дабы Шарова «скорее заманить в сети, нарочно для него расставленные». Эту ассигнацию резчик использовал в качестве образца и вскоре склеил «пальмовую доску» для изготовления фальшивок. Он отнес неоконченное изделие товарищу, поскольку боялся, что дома ее увидит мать. Работу он продолжил в «задней горнице» дома Зубкова, где хранил и необходимый инструмент – семь «долоточков».
Крестьянин в роли провокатора
Пожарский справедливо полагал, что «делание фальшивых бумажек большею частию происходит от резщиков, которых в Иванове по множеству набоешных и ситцевых заводов есть довольное количество и которым, кажется, немудрено, вырезать доску для делания бумажек, когда они гораздо мудренее вырезают доски для печатания набоек и ситцов». Исходя из этого, он предложил Зубкову сыграть роль провокатора: он должен был приглашать в дом резчиков, демонстрировать им доску Шарова и просить сделать такую же.
23 августа Зубков в питейном доме встретил двух знакомцев – живописца из Богородского Сечканова и ивановского резчика Хухлычёва. Он пригласил их продолжить застолье у себя дома, обещая угостить пивом. Когда «усталый» живописец уже улегся спать, Зубков продемонстрировал резчику инструмент, а затем извлек из-за образа и ассигнационную доску. С гостя мигом слетел хмель, он ушел и немедленно сообщил обо всём священнику Покровской церкви, который тут же написал Пожарскому.
Но еще до появления исправника в дом к Зубкову явились сотские – представители земской полиции. Они обнаружили ту самую ассигнационную доску, которую почуявший неладное хозяин успел перепрятать под крыльцо. Изъяв «долоточки» и доску, исправник отправился с арестованным к себе на квартиру, а вскоре – с обыском к автору обнаруженного у Зубкова изделия.
Шаров поначалу пытался отрицать, что вообще знает мастерство резчика, хотя в его доме был обнаружен целый набор инструментов (десять долот, четыре подпилка, два каточка и пилочка), а еще три связки белой бумаги, обрезанной под размер ассигнаций. Всё это, а также показания товарища, уличившего его в изготовлении доски, заставили Шарова пойти на попятную.
Подстрекательницей стала любовница
Несостоявшийся фальшивомонетчик оказался бедным ремесленником, промышлявшим «резным и столярным мастерством», а также переплетом «худых книг» и копированием. Благодаря этому он и накопил бумагу, которую намеревался использовать для «печатания ассигнаций».
В склонении к преступлению Василий Шаров обвинил женщину – свою однофамилицу Анну, с которой он уже семь лет «обращался в любовных делах». Она не желала идти замуж за незадачливого переплетчика и побуждала его «поправить свое состояние» с помощью изготовления фальшивых ассигнаций.
Анна была не единственным «подстрекателем». Еще осенью 1805-го, напоив Шарова «ерофеичем», некий Лоскутов просил его изготовить доску для «печатания» 25-рублевок. А весной он получил аналогичный заказ от Бурылиных. Иван Бурылин сознался, что недавно они потеряли своего «делателя бумажек» и предлагал Шарову стать таковым. Он обещал научить его технике изготовления ассигнаций и предоставить бумагу.
«Будучи окружен со всех сторон таковыми ласкателями, которые внушали ему, что от делания бумажек они и домы себе нажили и что он от них будет богат», Шаров и пошел на преступление.
«Короткое знакомство отрицаем»
Казалось, перед исправником открывается вход в гнездо «ивановских фальшивомонетчиков». Но без материальных доказательств слова Шарова не стоили ничего, а получить их было непросто. 18-19 сентября 1806 года прошли обыски у всех фигурантов. У них были изъяты ассигнации для сверки номеров с банковскими списками. Но они оказались подлинными. Следствие заинтересовали лоскутки синей бумаги, обнаруженной у Афанасия Бурылина, но тот пояснил, что это обертка от «покупной аглицкой утошной бумаги».
27-летняя Анна Шарова оказалась не просто однофамилицей обвиняемого. Василий был крепостным ее отца, выкупленным у помещика. Он долгое время жил в их дворе в маленькой «келье». Анна утверждала, что «короткого знакомства» с Василием не имела и «в любовных делах с ним не обращалась». Не помогла и очная ставка, на которой Шаров предъявил позолоченный крест, подаренный ему Анной в знак любви.
Отрицали «короткое знакомство» с Шаровым и другие фигуранты. Иван Бурылин показал, что несостоявшегося фальшивомонетчика вовсе не знает, а свой богатый дом «нажил от производства набоечного мастерства и от хорошего к нему доверия». С Афанасием Бурылиным Шаров якобы познакомился, когда четыре года назад ездил в Ярославль за покупками, но он этого не подтверждал, а свидетели запамятовали. Солдатка Прасковья Михайлова, якобы вызывавшая Шарова на встречу к Лоскутову, этого не признала.
26 сентября 1806 года все подозреваемые вышли на свободу: доказательств их вины у следствия не было. Пострадал лишь сам несостоявшийся фальшивомонетчик. Владимирская палата гражданского суда 5 июня 1807 года вынесла решение о наказании Шарова 25-ю ударами плетью и ссылке на поселение. Так провалилась намеченная земским исправником операция по открытию «гнезда» ивановских фальшивомонетчиков.
