Извещение исполкома горсовета Обществу фабрикантов о сроках взноса суммы.
Сегодня мы расскажем об одном из эпизодов революционной жизни Иваново-Вознесенска, в котором важную роль сыграли женщины, причем не работницы фабрик, а… жены их руководителей.
Даешь полтора миллиона, иначе – кутузка!
23 февраля 1918 года в молодой советской республике началось формирование Красной армии. Для этого были нужны немалые деньги, и 1 марта исполком Иваново-Вознесенского совета постановил обложить местных капиталистов единовременным налогом в размере 1,5 млн рублей. Мотивировалось это тем, что «в момент, когда рабочие, солдаты и крестьяне грудью отражают нападение империалистов, задачей органов революционной власти должно быть беспощадное обложение имущих классов».
Две трети суммы в кассу Совета должно было внести Общество фабрикантов и заводчиков, еще треть – Общество торгово-промышленных предприятий. Деньги надо было внести наличными, причем из личных средств, а не фабричных капиталов, до 5 марта. В противном случае «виновные подлежат аресту, а капиталы и имущество конфискации».
Фабриканты были в ужасе. Уже 3 марта члены городского Общества фабрикантов дали официальный ответ Совету: ни один из ивановских фабрикантов не имел наличных денег в столь крупной сумме, а банки были закрыты. Они полагали, что единственный выход – покрыть требуемую сумму из средств предприятий.
Но эти доводы не убедили Совет. Когда 5 марта в помещение музея на очередное заседание пришли члены промышленной группы Согласительной комиссии, в зал явились бойцы Красной гвардии и арестовали всех собравшихся. Одновременно были арестованы на дому и остальные члены Общества фабрикантов, находившиеся в Иванове. Их доставили в помещение Совета. После допроса служащих Курчанинова и Брейера отпустили, а 11 фабрикантов отправили в арестный дом в Крестьянском переулке (ныне улица Калинина). Там их разместили в камере, где помещались «для вытрезвления алкоголики».
За начальство первыми встали рабочие
Заключенные содержались в одной тесной и грязной комнате без кроватей и спали на нарах без подушек и одеял. Им запретили свидания с близкими, а также доставку посылок. Тюремное «меню» состояло из хлеба и воды.
Но у фабрикантов нашлись заступники. Утром 6 марта рабочие фабрики Гандурина требование Совета о выплате фабрикантами денег признали «необоснованным». Налоговое обложение, по мнению рабочих, могло исходить лишь от Учредительного собрания «как выразителя воли всего народа и трудящихся масс». Они требовали немедленно освободить своего «директора-колориста», угрожая не выходить на работу.
Через пару дней «энергичный протест» против ареста фабрикантов выразил исполком областного Иваново-Кинешемского союза технических деятелей. Суровый режим, примененный к арестованным, по их мнению, объяснялся «жаждой мести и злобой, не достойной сколько-нибудь уважающей себя власти».
Но для городского Совета все эти заявления были пустым сотрясением воздуха.
В число арестованных попал и Дмитрий Бурылин
8 марта жены арестованных написали коллективное прошение об освобождении их мужей. Они уведомляли, что деньги для исполкома их супруги собрать никак не могли. Большинство арестованных перешагнули 60-летний рубеж. «Для них содержание в арестантской может оказаться гибельным, не говоря уже об унизительности этого для людей, всю жизнь работавших на развитие промышленности местного региона», – писали жены фабрикантов. Они обратились в Бюро коллегии юристов при Иваново-Вознесенском ревтрибунале. «Просим отнестись к нашей просьбе внимательно и человечно, забыв о классовой мести, частичным результатом которой явилось столь жестокое отношение к нашим мужьям», – заключали свое письмо женщины.
Среди арестованных был и Иван Бурылин. На фото 1913 года он – с женой Анной Николаевной.
Родственники арестованных начали поиски денег – они уже поняли, что без налога советская власть фабрикантов не выпустит. Деньги занимали «из самых разнообразных источников». Это позволило арестантам 10 марта обратиться в исполком с предложением выплатить 200 000 рублей сразу после освобождения, 300 000 – в течение трех дней и, наконец, 500 000 – еще через пять. И при этом владельцы могли заимствовать средства с текущих счетов своих предприятий.
В качестве защитника фабрикантов выступил местный общественный деятель Власов. Он отправился к губернскому комиссару юстиции Могилевскому. Как и жены «сидельцев», он считал неприемлемым содержание в арестантской престарелых фабрикантов, среди которых был Дмитрий Бурылин, «имеющий крупные заслуги перед городом как основатель колоссальной культурной ценности Музея». С этим заявлением Могилевский направился к председателю исполкома. Но тот был неумолим: деньги могут выплачиваться только из личных средств арестованных.
Одновременно Власов обратился к комиссару 3-го участка городской милиции. Он просил разрешить передачу заключенным белья, подушек, одеял и простыней, свидания раз в неделю, а также прогулки «по тюремному уставу». Неизвестно, внял ли комиссар просьбе Власова, но фабрикантам пришлось подчиниться требованию Совета. 12 марта они сообщили московским коллегам, что имеют наличных лишь 200 000 рублей и просили изыскать еще 300 000. «К отысканию этой суммы просим принять экстренные меры», – писали ивановцы.
На следующий день фабриканты получили от родственников долгожданное известие, что необходимые деньги практически собраны. Появилось постановление исполкома, согласно которому по внесении 500 000 рублей фабриканты освобождались под подписку о невыезде. Вторая половина суммы уплачивалась в течение следующей недели.
В тюрьме арестованные провели девять дней – достаточный срок, чтобы получить представление о своем новом положении в обществе.
Утром деньги, вечером – свобода
Надо сказать, что советская власть всё же пошла на некоторые уступки: 14 марта 1918 года в кассу исполкома было внесено не 500 000, а лишь 452 000 рублей. Это было всё, что смогли собрать семьи арестованных. К примеру, Анна Бурылина внесла 20 000, Зиновия Гандурина – 41 000 рублей.
А на следующий день после освобождения прибыла «выручка» от московских фабрикантов: они заняли 450 000 у Теплорядской артели ответственного труда. Треть этой суммы пошла на погашение долгов, сделанных из посторонних источников для первого взноса. К 27 марта ивановские фабриканты полностью уплатили в кассу необходимую сумму. В тот же день с них сняли подписку о невыезде…
Таким образом, жены фабрикантов сыграли ведущую роль в освобождении супругов. Они быстро поняли, что единственный путь к возвращению на волю в сложившейся обстановке не протесты против «бессудного ареста», а немедленный сбор денег для выплаты «контрибуции». Когда Совет увидел готовность капиталистов расстаться со своими деньгами, он сразу пошел на компромисс.
